В сборнике публикуется ряд выступлений партийно-государственных работников разных уровней и рангов с анализом действительных последствий «чрезвычайщины» для деревни и для общества в целом, с принципиальным отрицанием насилия над крестьянством, в защиту новой экономической политики. К числу таких документов относится письмо С.И.Загуменного в январе 1928 г., выступление на партпленумах И.Ф.Кучмина в марте, ряда украинских работников в июне, и, как это ни покажется странным, полномочного представителя ОГПУ по Сибирскому краю Л.М.Заковского в июне (см. док. № 44, 110, 113, 117 и др.). О выступлении Заковского следует заметить, что в качестве деятеля ОГПУ он активно выполнял все требования обстоятельств и руководящих центров, хотя, как отмечалось выше, не был сторонником использования ОГПУ в деревенских репрессиях. В докладе на пленуме Сиб-крайкома ВКП(б) о политическом положении в деревне отрицательные последствия принудительных хлебозаготовок и применения 107 ст. были обрисованы Заковским настолько полно, что секретарь крайкома Р.И.Эйхе был вынужден выступить с возражениями (док. № 113).
Особый интерес среди публикуемых нами документов этого рода представляют три обращения в ЦК М.И.Фрумкина — старого большевика, активного участника революции, в 1928 г. замнаркома финансов СССР: это доклад от 19 января, о котором уже шла речь, письмо в Политбюро от 15 июня и записка в ЦК и ЦКК от 5 ноября (см. док. Mb 53, 110 и 134). Выдающееся значение этих документов выявляется при публикации их полных текстов в составе ос-
45
новных документов того времени. Выступления Фрумкина выделяют прежде всего конкретный анализ возможностей сельского хозяйства и пагубных последствий «чрезвычайщины», точность и смелость политических выводов, прежде всего необходимость «...вернуться к XIV и XV съездам», то есть вернуться к нэпу, решительно отбросив сталинские командно-репрессивные методы. «Установка, взятая в последнее время, — говорится в письме от 15 июня, — привела основные массы середнячества к беспросветности, бесперспективности. Всякий стимул улучшения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота парализуется опасением быть зачисленным в кулаки. В деревне царит подавленность, которая не может не отразиться на развитии хозяйства». Таков результат анализа сложившейся в деревне ситуации. Практический вывод из этого анализа актуален и для времени постсоветской аграрной реформы, когда разрушение действующих форм производства также проводится по идеологическим причинам, не считаясь с последствиями: «...дать себе ясный отчет, что каждый миллион пудов хлеба, от какой бы группы он ни поступил бы, укрепляет диктатуру пролетариата, индустриализацию, каждый потерянный миллион пудов хлеба ослабляет нас».
Важно отметить еще одно свидетельство Фрумкина: своим письмом он пытался «обратить внимание Политбюро на те моменты, которые заострены во внимании сотен и тысяч членов партии, о которых... говорят при каждой встрече» (док. № 110).
Политическое значение выступлений М.И.Фрумкина подтверждается тем, что они вызвали официальные ответы Молотова и Сталина. Молотовские ответы не публиковались прежде и поэтому мы их воспроизводим полностью. При оценке их содержания можно отметить, во-первых, отсутствие реальных аргументов и, во-вторых, тональность начальственного разноса и политического разоблачения «правого уклониста» (док. № 58 и 112). Сталинский ответ от 20 июня 1928 г. был опубликован в «Сочинениях» и достаточно известен. Фрумкин представлен в нем защитником кулачества65. На обстоятельную записку с анализом статистического материала, свидетельствами последствий чрезвычайных мер и критическим анализом попыток решить зерновую проблему на путях создания в кратчайший срок совхозов и колхозов, представленную в ЦК и ЦКК 5 ноября 1928 г., ответом были партийные проработки и снятие с должности заместителя наркома финансов СССР.
Главную роль в сопротивлении сталинской «революции сверху» и слому новой экономической политики сыграли Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, М.П.Томский и их сторонники. Их противостояние сталинизму началось намного раньше, но недооценивалось ими самими, поскольку все внимание и все силы были сосредоточены на борьбе с «левой оппозицией», покушавшейся, как им представлялось, на новую экономическую политику и союз с крестьянством. Далеко не все известно еще о положении и отношениях в высшем руководстве ВКП(б) в 1926—1927 гг., наверное, не все удасться выяснить и дальнейшим исследованиям, но мы видели, что на протяжении 1927 г. шли одно за другим столкновения между сталинской и бухаринской группами в высшем руководстве, не выходившие на поверхность, главным образом, из-за «совместной защиты» нэпа от «левых»... Возможность открытого обсуждения, а тем самым и коллективной разработки и корректировки политики, сохранялась до конца 1927 г., когда Бухарин и его сторонники, уступив сталинскому давлению, проголосовали за исключение из партии Л.Д.Троцкого, Г.Е.Зиновьева, Л.Б.Каменева и других лидеров «объединенной оппозиции». Это была трагическая ошибка и вина Бухарина, которые дорого стоили и партии, и самому Бухарину: в политическом руководстве исчез сложившийся «баланс сил», обеспечивавший постановку и обсуждение реальных проблем,
46
возникавших перед обществом, возможность выбора политических решений. Сталинская группа получила безраздельное большинство, позволившее ей перейти к решительному слому режима внутрипартийной демократии, к установлению сталинского самовластия. С этого момента и сам Бухарин, и новая экономическая политика, которую он отстаивал, были обречены на поражение.
Именно тогда стала складываться «бухаринская альтернатива» — несталинский вариант осуществления индустриализации страны и социалистического преобразования крестьянской экономики, основанной на сохранении и развитии новой экономической политики. Однако столкновение и борьба буха-ринской и сталинской позиции не исчерпывалась вариантами решений тех задач, которые возникли перед страной к концу 20-х годов. За ними стояло нечто неизмеримо большее — принципиальные различия в понимании нового общества, его сущности, путей его созидания. За ними стояли также глубочайшие различия в отношении к целям и средствам, к власти и массам, к собственному назначению. Во всем этом противоборствующих разделяла пропасть. Л.Б.Каменев в своей злополучной записи разговора, имевшего место 11 июля 1928 г., был точен, передавая слова Бухарина: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с Вами». И это действительно так.
Обратившись к бухаринским выступлениям накануне XV партсъезда и к решениям самого съезда, мы не найдем принципиальных перемен ни в трактовке пути к социализму, ни в направлении и характере политики. По существу, речь шла о продолжении и развитии (а не пересмотре) осуществлявшейся политики, в том числе в кооперировании деревни и в регулировании социально-классовых процессов. Объективно оценивая положение в деревне, Бухарин приходил к выводу, что в середине 20-х годов «кулак абсолютно вырос», но одновременно выросли и возможности «ограничения эксплуататорских тенденций со стороны кулака»6*'. В реализации этих возможностей и должно было состоять наступление на кулачество. Конкретно предполагалось: 1) «уточнение и улучшение» прогрессивно-подоходного обложения «в смысле уловления всех доходов кулаков»; 2) борьба с нарушениями национализации земли, прежде всего с куплей-продажей земельных наделов; 3) сокращение сроков аренды «для тех, кто не возделывает сам землю» (не более 3 — 6 лет); 4) «прекращение выделов на отруба», если они ведут к созданию хозяйства «кулацкого типа»; 5) «строгое соблюдение» законов о наемном труде в кулацких и крестьянских хозяйствах. Более последовательно и активно должна была проводиться линия на защиту интересов бедняцко-середняцких слоев при землеустройстве, в работе кооперации и т.п. Наконец, Бухарин высказался в поддержку давно обсуждавшегося решения о лишении кулака права голоса в земельных обществах67 — в крестьянских общинах. «Наступление вместе с середняком на кулака»6** само по себе должно было служить гарантией его «мирно-хозяйственного» характера.
В бухаринской интерпретации и была принята политика наступления на кулачество на XV съезде ВКП(б). Речь шла о том, чтобы «развивать дальше (!) наступление на кулака и принять ряд новых мер, ограничивающих развитие капитализма в деревне»69. В самой формулировке подчеркивалась преемственность политики до и после съезда. В решениях разъяснялось, что ограничение роста капиталистических элементов призвано обеспечить их относительное сокращение при «возможном еще абсолютном росте». Сущность деревенской политики и здесь формулировалась в позитивном плане: «постоянное повышение материального и культурного уровня жизни беднейшего и среднего крестьянства при решительном ограничении эксплуататорских тен-
47
денций кулака»70. Ни в бухаринской постановке вопроса, ни в съездовских решениях не было ничего, что сулило бы через месяц-другой применение «чрезвычайных мер» — насильственного изъятия продукции, а подчас и средств производства, обысков, арестов и судов...
Хлебозаготовительный кризис зимы 1927 — 1928 г., конечно, создавал угрозу планам промышленного строительства, осложнял экономическое положение и в городе, и в деревне. Этим объясняется заявление Н.И.Бухарина на пленуме ЦК в июле 1928 г. о том, что «мы вынуждены были прибегнуть к чрезвычайным мерам». Однако там же содержится и заявление о том, что «мы могли бы прибегнуть к другим рецептам, если бы подумали гораздо раньше об этом, на несколько месяцев раньше...» (док. № 117). Думается, что предполагавшееся в июле —августе 1927 г. повышение цен на основные зерновые культуры могло бы послужить «рецептом», если не решения проблемы, то во всяком случае ее смягчения и, главное, сохранения доверия к политике хлебозаготовок в крестьянской среде.
По доступным источникам нет возможности конкретно проследить действительное отношение Бухарина и Рыкова к практике чрезвычайных мер на первоначальном этапе. Однако то немногое, что отразило их позицию в официальной документации, в сборник включено и отражает наличие двух линий мероприятий, наметившихся с самого начала в виде двух комплексов директив — от 24 декабря 1927 г. и от 5—14 января 1928 г. Первый из них, как мы видели, включал главным образом систему экстренных экономических мер, не разрушавших нэп, второй — был ориентирован на решительное и преимущественное использование административно-репрессивных мер. 20 января СТО, председателем которого был А.И.Рыков, принял постановление о плане хлебозаготовок на январь —март и о разработке мер по их усилению. В то же время Госплан СССР и союзный Наркомторг обязывались представить в первой половине марта доклады «о подготовке хлебной кампании 1928/29 г.», причем «специально разработать вопросы об усилении стимулов предложения хлеба и о методах заготовок хлеба» (док. № 59).
13 февраля опросом членов Политбюро был принят текст директивного письма местным парторганизациям «Первые итоги заготовительной кампании...», о противоречиях в содержании которого уже говорилось. В публикуемом документе сообщается, что проект директив был выработан «комиссией т. Рыкова» (см. док. № 70). Ознакомление с материалами к данному заседанию Политбюро обнаруживает, во-первых, состав комиссии — Рыков, Сталин, Молотов, Микоян и Бухарин, голосование в которой заведомо обеспечивало одобрение сталинской позиции, а на деле и единогласие, во-вторых, сохранившиеся тексты документа, подготовленные Микояном не несут никаких следов участия других членов комиссии71. Между тем, цитированные выше слова Молотова на совещании 24 апреля 1928 г. в ЦК о том, что они «не могли пойти на расширение применения 107 статьи» относятся именно к тексту директив, разработанных комиссией Рыкова и повысивших норму неподсудных хлебных запасов в крестьянском хозяйстве с 1 800 до 2 000 пудов. Наконец, разосланные в конце марта распоряжения НКЮ и ОГПУ о необходимости исправления и недопущении впредь «перегибов и извращений» при проведении хлебозаготовительной, налоговой и т.п. кампаний, отражали позицию Рыкова, как главы правительства СССР.
Коренные расхождения в позициях Н.И.Бухарина и И.В.Сталина открыто выявились при первом же обсуждении итогов трудной зимы 1928 г. на апрельском пленуме ЦК ВКП(б). Характер и объем настоящего издания не позволяют публиковать материалы партийных пленумов. В данном случае мы можем оценить столкнувшиеся позиции по выступлениям Бухарина и Сталина после
48
апрельского пленума, опубликованным «Правдой» 18 и 19 апреля. Для Сталина кризис хлебозаготовок объясняется выступлением выросшего и окрепшего в условиях нэпа кулачества против Советской власти, так же как «шахтинское дело» (первый неправедный судебный процесс над «вредителями») было якобы свидетельством выступления против Советской власти технической интеллигенции — агентуры мирового капитала. Вообще все трудности создавались врагами. «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать ни на одну минуту», — так формулировался обобщающий сталинский вывод о том, что происходило в стране. Соответственно этому, средства преодоления трудностей заключались в беспощадном уничтожении «классовых врагов», среди которых на первом месте стояли кулаки72.
Бухарин при анализе тех же явлений делал акцент на имевшихся недостатках и ошибках в работе власти: «Мы знаем, что главнейшие рычаги хозяйственного воздействия находятся в наших руках и овладение этими рычагами делает нас непобедимыми с точки зрения внутренних отношений, если только мы не будем делать крупных ошибок. Кулак же представляет опасную силу в первую очередь постольку, поскольку он использует наши ошибки». Уроки зимы 1928 г. он видел в том, что она выявила недостатки, лежащие в сфере управления обществом — «в нас самих»7^. Отсюда и альтернатива: сталинской линии перенесения центра тяжести на насилие в борьбе с врагами (если их не было, то они создавались с помощью чрезвычайных мер и «дел» вроде «шахтинского»), на административно-волевые методы вообще противостояла бухаринская линия на совершенствование работы партии и государства, на осуществление индустриализации страны и кооперирование сельского хозяйства в меру созревания объективных и субъективных условий, при сохранении и совершенствовании экономического механизма, складывавшегося в годы нэпа.
Первое открытое изложение двух принципиально различных позиций не привело к корректировке партийно-государственной политики. Напротив, сталинское выступление послужило идеологическим обоснованием для новой волны «чрезвычайщины», еще более разрушительной и еще менее результативной, вызвавшей в разгар весенних посевных работ резкое усиление крестьянских протестов, а вместе с тем и рост критических настроений в партии. Письмо Фрумкина было лишь одним из проявлений критики в адрес новой политики. Еще более выразительным было письмо Бухарина Сталину от 1 — 2 июня 1928 г.: «...мы и вся партия, — говорилось там, — не имеем никакого целостного плана. Действуем, хуже, чем сверхэмпирики грубейшего образца». Из письма мы узнаем, что Бухарин «делал робкие попытки еще до пленума (апрельского — В.Д.) поставить общие вопросы. Их провалили». Он констатирует, что чрезвычайные меры «уже превратились, переросли в новую политическую линию, отличную от линии XV съезда». В этой связи давался перечень важнейших вопросов, без ответа на которые невозможно проведение сколько-нибудь продуманной политики. «Если все дело в кулаке, то как же с 900 миллионами, которые теперь признаются мифическими? — спрашивал Бухарин. — А если хлеба у нас вообще мало, то как же нас «регульнул» кулак? Если все спасение в колхозах, то откуда деньги на их машинизацию? И правильно ли вообще, что колхозы у нас должны расти на нищете и дроблении? Остается ли курс на вовлечение мелких сбережений или устарел? На подъем индивидуальных хозяйств или это тоже устарело? В чем ошибка Ив. Ник. Смирнова, которую ты критиковал в свое время, в свете новых фактов? И т.д. и т.п.»74.
49
Перед нами узловые вопросы аграрной политики, решение которых предопределяло весь ход общественного развития, все направления и сам характер деятельности партии и государства. Вопросы, которые ставил Бухарин, уже содержали в себе вполне определенные ответы, ибо они относились к выявившимся и стремительно нараставшим противоречиям осуществлявшейся политики — противоречиям с действительным положением в стране. К июлю 1928 г. даже тем, кто не знал истории с хлебофуражным балансом, стало ясно, что «хлеба у нас вообще мало» и что кулацкая «хлебная стачка» не могла породить кризис хлебозаготовок, а тем не менее сталинская установка на борьбу с кулаком и на коллективизацию становилась определяющей генеральную линию, отодвигала в сторону и даже отменяла и развитие кооперации («курс на вовлечение мелких сбережений») и «подъем индивидуальных хозяйств». С этим именно связан и вопрос об ошибке И.Н.Смирнова, выдвигавшего еще в 1925 г. предложение о переходе к коллективизации крестьянских хозяйств, подвергшегося сокрушительной критике со стороны Сталина и исключенного из партии в конце 1927 г. как активного деятеля «объединенной оппозиции».
Не получил Бухарин ответа на свои вопросы, не были услышаны и его настоятельные предложения разработать план «кампании к осени», т.е. план проведения хлебозаготовок, осеннего сева и т.п.
В сборнике помещены обширные тексты выступлений Сталина, Бухарина и Молотова на июльском пленуме ЦК ВКП(б). Это исключение из общего правила связано прежде всего с тем, что завершался первый акт деревенской трагедии, на пленуме были приняты меры к возрождению новой экономической политики и нормализации обстановки в деревне. Из названных трех выступлений раньше было опубликовано только сталинское, да и то в сильно сокращенном и исправленном виде. Выступления Бухарина и Молотова ранее не публиковались.
Казалось, восторжествовала позиция Бухарина и его сторонников: отменялись чрезвычайные меры, подтверждалось сохранение нэпа, прежде всего установки на подъем мелких и средних индивидуальных крестьянских хозяйств, на широкое использование и развитие товарно-рыночных связей в экономике. Были даже повышены (хотя и незначительно) заготовительные цены на хлеб. Большая часть резолюции пленума «Политика хлебозаготовок в связи с общим хозяйственным положением»7^ была написана рукой Бухарина. Однако, как потом с горечью писал он сам: «Резолюция июльского пленума — в части отношения к индивидуальному середняцко-бедняцкому хозяйству — на деле осталась только «литературным произведением»76.
Во-первых, уже на самом пленуме сталинской группе удалось выхолостить критику своей политики в деревне, представить эту критику излишне заостренной и чрезмерной. Особую роль в этом сыграли сталинские назначенцы с мест — секретари краевых и областных партийных комитетов зерновой полосы, выступившие с ответом на «разговоры» об ухудшении настроений в деревне, доходившем до открытых демонстраций и вооруженных восстаний, о начавшемся сокращении посевных площадей под зерновыми культурами. А.А.Андреев, ничего фактически не отрицая, заявлял, что «все товарищи, работающие со мной на Северном Кавказе», не считают возможным «делать какие-нибудь пессимистические выводы насчет того, что мы имеем в деревне... будто бы какой-то сплошной антисоветский фронт». Он разъяснял, что «обострило у нас положение» не насилие при проведении хлебозаготовок, а «громадное поражение озимого клина» (в результате вымерзания посевов бесснежной зимой). М.М.Хатаевич решился на прямое очковтирательсто, утверждая, что в средневолжской деревне после чрезвычайных мер все стало «много
50
лучше, чем в прошлом году», что в целом по области «посевные площади... выросли на 15,6%, а в Оренбуржье — на 30%». В этом же духе высказались Б.П.Шеболдаев (Нижняя Волга), Ф.И.Голощекин (Казахстан) и некоторые другие77. Критике «чрезвычайщины» противостояла не сила логики аргументов и фактов, а сила дезинформации и «организационной машины».
Во-вторых, с самого начала «революции сверху» выявилась одна из важнейших особенностей сталинской политики: на практике осуществлялось отнюдь не то, что было принято руководящими (по уставу) партийными органами. Именно в связи с судьбой решений июльского пленума ЦК Бухарин заявил на заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК 30 января 1929 г., что «фактическая линия проводится вопреки этим резолюциям, по инструкциям и речам товарищей, по-своему понимающих обстановку» (док. № 156).
В речи Сталина на июльском пленуме, где говорилось об отмене чрезвычайных мер, как о чем-то само собою разумеющемся, было дано идеологическое обоснование их неизбежности и необходимости, предопределившее главное содержание всей последующей сталинской политики в деревне. Во-первых, сохранение и использование в целях индустриализации страны «ножниц цен», при которых крестьянство «переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары от промышленности... и недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты... Это есть добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии, обслуживающей всю страну, в том числе и крестьянство. Это есть нечто вроде "дани", нечто вроде сверхналога...» (док. № 117). Истинный смысл сталинского «лозунга дани», взимаемого с крестьянства в пользу индустриализации, был проанализирован в заявлении Бухарина от 30 января и заявлении Бухарина, Рыкова и Томского от 9 февраля 1929 г. Бухаринская расшифровка дани как «военно-феодальной эксплуатации крестьянства» была и теоретически, и политически вполне обоснованной. В самом деле, нельзя иначе назвать систему изъятия продукции у самостоятельного производителя посредством насильственных (вплоть до применения военной силы) заготовок и обложения непосильными налогами. «Дань есть категория, ничего общего не имеющая с социалистическим строительством», — утверждал Бухарин. Эта принципиальная оценка получила дальнейшее развитие в заявлении трех: «Дань есть категория эксплуататорского хозяйства. Если крестьянин платит дань, значит он данник, эксплуатируемый и угнетенный, значит он, с точки зрения государства — не гражданин, а подданный». Обращалось внимание на то, что Сталин «не только приравнял отношения пролетариата и крестьянства к отношениям эксплуататорского типа, но взял наиболее жесткую форму эксплуатации («дань») (док. № 156 и 157).
Бухарин и его сторонники понимали, что в условиях индустриализации крестьянину неизбежно приходится переплачивать в пользу промышленности — «это возможно будет еще долгое время, хотя мы должны напрячь все усилия к быстрой ликвидации такого положения». В заявлении трех напоминались ленинские определения тягот деревни в пользу города как «ссуды», «кредита», подлежащих оплате78, и решительно отвергалась система дани. «Можно ли соучастие крестьянства в строительстве промышленности обозначать как дань?», — спрашивали они. И отвечали: «Это вздорно, неграмотно и политически опасно. Какой же союз с середняком можно наладить, если считать его за данника?... Если смотреть на дело с точки зрения дани, тогда, разумеется, нечего заботиться ни о мере обложения, ни о снабжении деревни и т.д.». Лозунг дани, отмечалось в заявлении, воспринимался «как идеологическое увековечивание» чрезвычайных мер (док. № 157).
51
Второе идеологическое «открытие» Сталина на июльском пленуме ЦК ВКП(б) состояло в утверждении о все большем обострении классовой борьбы на пути общества к социализму: «...по мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику подавления сопротивления эксплуататоров, создавая базу для дальнейшего продвижения вперед рабочего класса и основных масс крестьянства» (док. № 117).
Истинная суть сталинского «открытия» была понята и обнажена во всей ее неприглядности Н.И.Бухариным. Приведем здесь его высказывание по этому поводу из речи на апрельском Пленуме ЦК в 1929 г.: «Это странная — чтобы не сказать больше — «теория»... провозглашает такой тезис, что чем быстрее будут отмирать классы, тем больше будет обостряться классовая борьба, которая, очевидно, разгорится самым ярким пламенем как раз тогда, когда никаких классов не будет!» Говорил Бухарин и о том, к каким действительным последствиям неизбежно ведет сталинская политика обострения классовой борьбы: «... у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми»79. Этот вывод был, к сожалению, пророческим: сталинская «революция сверху» сопровождалась и фактической гражданской войной против крестьянства, и голодом, унесшим миллионы жизней.
Обстоятельность характеристики документов сборника о хлебозаготовках зимы и весны 1928 г., явившихся первым актом деревенской трагедии, связана с тем, что в них с достаточной конкретностью и ясностью раскрываются и складывание критической ситуации в деревне, и намечавшиеся варианты ее преодоления, и ввод в действие командно-репрессивного механизма, и взаимодействие «чрезвычайных мер», «головотяпства мест» и «перегибов»... Все то новое и в жизни, и в языке деревни, что мы привыкли связывать с событиями начала 1930 г., мы находим в документах, относящихся к началу 1928 г. И отнюдь не в зародышевом состоянии, хотя масштабы их в 1928 и 1930 гг. были, естественно, совершенно различны. Ставшая сразу знаменитой 107 статья УК положила начало раскулачиванию в деревне. И хотя после июльского пленума многие из пострадавших возвратились домой и смогли вернуть часть конфискованного имущества, они не смогли в полной мере восстановить свое хозяйство. Раскулачивание началось...
Последующие комплексы документов, связанных с хлебозаготовками, мы не имеем возможности рассматривать с подобной обстоятельностью. Мы вернемся к ним в связи со следующим этапом раскулачивания в апреле—июне 1929 г. Здесь же перейдем к краткой характеристике документов о коллективизации крестьянских хозяйств, которой было суждено в дальнейшем — с зимы 1929—1930 гг. — стать основой всей деревенской трагедии.
Советской историографии официальной идеологией была навязана связь широкого развертывания колхозного строительства с решениями XV партсъез-да, который даже именовался «съездом коллективизации» (по аналогии с XIV съездом — «съездом индустриализации»). На самом деле более позднее определение принятых XV съездом решений по вопросам сельского хозяйства как «курса на коллективизацию» просто приводило трактовку этих решений в соответствие с последующей практикой и придавало решительность и главенствование тому, что в решениях съезда занимало достаточно скромное место. Речь шла о более широком и направленном кооперативном развитии деревни «как через процесс обращения, так все больше и через реорганизацию и объединение самого производства — в крупное обобществленное хозяйство на ос-
52
нове новой техники (электрификация и т.д.)». Съезд отдавал себе отчет в том, что в реальной деревне налицо имелись лишь «ростки обобществленного сельскохозяйственного труда»^0.
По данным кооперативных организаций, на 1 октября 1927 г. по Союзу ССР имелось 17 267 колхозов (товариществ по общественной обработке земли, артелей и коммун), объединявших до 400 тыс. крестьянских хозяйств (около 1,5% их общего количества). Ростки обобществленного труда имелись и в более широкой сети простейших производственных кооперативов — машинных, семеноводческих, мелиоративных и др. Официально зарегистрированных товариществ этого типа насчитывалось 18 555, а участвовавших в них крестьянских хозяйств — 700 тыс. (около 3%)81. В условиях экономического роста, механизации труда, внедрения интенсивной агрикультуры простейшие производственные кооперативы могли послужить своеобразной переходной формой между мелкими единоличными хозяйствами и крупными коллективными. Однако для этого нужно было время и значительные средства, особенно для технического переоснащения крестьянского труда.
В условиях социально-экономического расслоения деревни, которое не могло быть устранено уравнительными переделами земли и мерами государственной помощи, коллективные формы хозяйства привлекали в наибольшей мере бедняцкие слои населения, не имевшие или почти не имевшие необходимых средств производства, рабочего скота в первую очередь. Вполне естественно, что колхозное движение в послереволюционной деревне имело специфический бедняцкий облик. Это обстоятельство определило и постановку колхозного вопроса в документах Комиссии по подготовке тезисов о работе в деревне для XV партсъезда. Речь шла не о самостоятельной, а тем более не о главной задаче аграрной политики, а о подготовке «условий к более широкому развитию коллективизации и крупного хозяйства в деревне». Из целевых установок организации колхозов называлось прежде всего «ограничение капиталистической эксплуатации», относящейся именно к беднейшим слоям населения (см. док. № 11 и 12).
Курс на коллективизацию вырастал из практики «чрезвычайных» хлебозаготовок и с самого начала был подчинен их задачам, а не задачам глубочайшего преобразования условий жизни и труда основной массы населения, ее перехода к новым общественным отношениям (см. док. № 70, 71, 73 и др.). Характерно, что команда о создании новых и о включении существующих колхозов в практические задачи местных организаций была дана в директивном письме ЦК «О весенней посевной кампании» от 1 марта 1928 г. И дана была директива о коллективизации на языке «чрезвычайщины»: «ЦК подчеркивает, что вся работа местных парторганизаций по проведению посевной кампании будет расцениваться в зависимости от успехов в деле расширения посевов и коллективизации крестьянских хозяйств» (см. док. № 74).
Приравнивание весенней посевной кампании 1928 г., включая организацию колхозов, к «чрезвычайным» хлебозаготовкам в работе партийно-государственного аппарата подтверждается прежде всего конкретной практикой — главным средством решения задач и здесь был нажим (при некоторых различиях в его форме и степени). Приведем свидетельство из Сталинградской губернии: «...заведующий Котельниковским районным земельным отделом заявил: "Что ни день, то телеграмма от окружного земельного управления и по партийной линии — создавай колхозы. Ну и гнали в ударном порядке. Вот теперь и расхлебывай". Многие из них "[не]надежны", останется от них малая часть. Одного агронома представитель окружного земельного управления так информировал: "Раз по плану стоит организовать шесть артелей, так надо и организовать. Если уже на крайний случай из шести пять развалятся, то все
53
же одна останется"» (см. док. № 131). Немало подобной информации поступало и из других районов страны.
Важно, однако, отметить, что «чрезвычайщина» весенней посевной кампании и ставшая ее частью организация колхозов, не была всего лишь практикой мест. Она была не только порождена партийной директивой, но даже юридически оформлена специальным циркуляром Наркомюста РСФСР (а значит и аналогичными документами юридических ведомств других республик). Совершенно секретный циркуляр «О работе органов юстиции в период весенней посевной кампании» от 19 марта 1928 г. требовал «...такого же темпа работы, такой же мобилизации всех сил, как и при проведении хлебозаготовительной кампании... Необходимо вести решительную борьбу со всеми случаями расхлябанности, волокиты и бездействия в органах, на которые возложено непосредственное проведение и обслуживание кампании (земорганы, кооперативы, общества сельхозкредита и т.п.).
...Применяйте те же методы (!) выявления преступной небрежности и разгильдяйства советских органов и антисоветской работы кулачества и обеспечьте четкую работу судебно-следственных органов в смысле быстрого продвижения дел и применения надлежащей репрессии». Этот красноречивый документ был подписан наркомом юстиции и главным прокурором республики Н.М.Ян-соном (док. № 79. См. также док. № 82, 96, 97, 107). В этом ряду документов должно быть названо и постановление Наркомторга СССР от 14 мая 1928 г., устанавливавшее, что «все товарные излишки колхозов (как и совхозов. — В.Д.) по зерновым культурам рядового посева и маслосеменам урожая 1928 г.» должны сдаваться кооперативным центрам, работающим по договорам с госзаготовителями (док. № 100). Ознакомление с этими документами и сведениями о том, что происходило тогда в деревне, объясняет и распространенные в партийной среде требования «Вернуться к XIV и XV съездам» (док. № 110 и 134), и связь курса на коллективизацию с хлебозаготовками, сразу же придавших «чрезвычайный» характер и работе по организации колхозов.
В советской историографии, в том числе и пишущим эти строки, 1928 — 1929 гг. выделялись в «период непосредственной подготовки коллективизации», которому уделялось особенное, может быть наибольшее внимание, поскольку «перегибы и извращения» еще не приняли характер прямого насилия и не исчерпывали практики колхозного строительства, поскольку еще сохранялся известный простор для поиска путей и форм организации крупного коллективного производства в сельском хозяйстве. «Чрезвычайщина» оказывала, конечно, извращающее влияние, но, тем не менее, еще продолжалось развитие кооперации, широко использовались возможности организации простейших производственных объединений и различных форм коллективного хозяйства— тозов, артелей и коммун. Начавшееся создание тракторных колонн и машинно-тракторных станций открывало пути ускорения технического перевооружения сельскохозяйственного труда.
Не удивительно, что и в исследованиях, и в документальных публикациях кооперативно-колхозное строительство 1928—1929 годов получило довольно широкое, а с учетом литературы 80 —90-х годов и разностороннее освещение. В Приложении к настоящему сборнику дана полная библиография документальных изданий по истории коллективизации за последние 40 лет. Обращение к названным там публикациям дает большой конкретный материал о росте, «приливах и отливах» колхозного движения в 1928 — 1929 гг. Это позволило составителям ограничиться включением в настоящий сборник обобщающих документов, дающих представление о ходе и результатах процесса коллективизации в целом. Для 1927/28 г. это — доклад НК РКИ СССР правительству о состоянии и перспективах колхозного строительства от 11 сентября
54
1928 г. и Сводка материалов Отдела по работе в деревне ЦК ВКП(б) по этой же теме, датируемая по их содержанию концом октября 1928 г. (док. № 124 и 131). Их отличает полнота (на соответствующую дату) и достоверность сведений, аналитический характер содержания, затрагивающего не только вопросы объединения крестьян в колхозы, но и организации их производства. Отметим в этой связи особенность документальных источников о коллективизации в 1928 — 1930 гг., да и в последующие годы: и составители документов, и те, кому эти документы были адресованы, интересовались тогда почти исключительно объединением крестьянских хозяйств в колхозы и практически утрачивали к ним интерес как только крестьянин проходил через колхозные ворота. Поэтому так мало отложилось в архивах и библиотеках материалов о внутренней жизни колхозов тех лет, даже об их производственной деятельности, об организации труда и распределения.
Документы 1928 г. еще несут в себе заряд серьезной критики практики и результатов осуществляемой политики. В первом из названных документов мы находим очень важный вывод о том, что главнейшей задачей на дальнейшее должно быть не создание новых колхозов, не увеличение их численности, а «организационное и хозяйственное закрепление всех организованных до сего времени коллективных объединений... Но если мы этого не сделаем, мы рискуем скомпрометировать самую идею коллективизации в глазах крестьянства и на долгие годы затормозить дальнейшее развитие колхозного строительства» (док. № 124). То же можно прочесть и во втором документе: «Если мы не закрепим достигнутых в этом году успехов, то можем подорвать и дальнейший количественный рост коллективизации» (док. № 131). Дополнением к этим, основным по колхозной теме, документам является справка об организации и работе кооперативных тракторных колонн в 1928 г., убедительно продемонстрировавших эффективность связи хозяйственной реорганизации с технической реконструкцией, перспективу создания действительно крупного коллективного хозяйства на новой машинно-тракторной базе (см. док. № 135).
Особенное место среди документов этой группы занимает «Докладная записка Отдела о работе в деревне ЦК ВКП(б) о взаимоотношениях сельсоветов и земельных обществ» (октябрь 1928 г.). Как известно, земельное общество 20-х годов представляло собой традиционное российское сельское общество — крестьянскую общину, из ведения которой были исключены и переданы сельскому совету функции местного управления и налогового обложения. Формально в ведении земобществ оставалось регулирование землепользования крестьянских хозяйств, объединенных соседством по селениям или группам селений. В действительности же использование земли как основы крестьянского хозяйства придавало решающее значение в сельской жизни именно общине. Не случайно, в дореволюционное время, когда община была универсальным органом местного крестьянского самоуправления, интегрированным к тому же в систему государственного управления, ее чаще всего называли земельной. В публикуемом документе сельсоветы в массе своей характеризуются «как административный орган» (точнее было бы сказать как фискально-административный), а земобщества «как хозяйственная организация», что усиливает ее «влияние и на разрешение других нехозяйственных вопросов, создавая порой своеобразное положение "двоевластия" и даже "подменяет непосредственную работу сельсоветов"» (док. № 132).
На протяжении 1927—1928 гг. был осуществлен ряд государственных мероприятий, направленных на подчинение земобществ сельсоветам, в частности, уже упоминавшееся решение о передаче средств самообложения (одного из источников общинных средств) в распоряжение сельсоветов. Докладная за-
55
писка Отдела по работе в деревне была представлена Оргбюро ЦК ВКП(б) в связи с подготовкой «Основных начал землепользования и землеустройства», которые радикально облегчали переход к колхозному землепользованию и обеспечивали ему значительные преимущества. В числе нововведений не последнее место занимало прямое подчинение земобществ сельсоветам, которым поручалось «руководство работой», «утверждение постановлений» и т.п. В декабре 1928 г. «Основные начала...» стали законом8"*.
Как свидетельствует рассматриваемый документ, уже осенью 1928 г. в среде партийно-государственного руководства выдвигается требование «немедленной ликвидации земобществ». В этом нет ничего удивительного: община как самоуправляющееся соседское объединение крестьян всегда служила организацией их самозащиты в отношениях с государством, даже будучи интегрированной в систему государственного управления, как это было в дореволюционной России. «Чрезвычайщина» во всех ее видах (хлебозаготовки, сборы налогов и самообложения, распространение госзаймов и т.п.) с самого начала столкнулась с сопротивлением, которому община придавала организованный характер. Именно сходы, в которых на равных правах участвовали все члены земельных обществ, были местом массовых выступлений против насильственных действий власти. Рост массовых крестьянских выступлений, обнаружившийся с самого начала 1928 г., поставил перед сталинским руководством проблему ликвидации земобществ, также как в 1905 — 1907 гг. активная роль общины в революционном крестьянском движении вызвала антиобщинную аграрную реформу Столыпина. Тем более важно отметить осторожную позицию Отдела по работе в деревне, выступившего против «немедленной ликвидации земобществ, выполняющих определенные полезные хозяйственные функции», и пытавшегося ставить «конкретные задачи по использованию земельного общества, в значительной мере связанного с общинным землеиспользованием, в целях усиления производственного кооперирования путем все большего внедрения в деревне кооперативной формы обслуживания тех хозяйственных нужд, которые ныне обслуживаются земельным обществом» (док. № 132)... Подобные проекты можно было предлагать осенью 1928 г., когда еще никто не предполагал возможность «сплошной коллективизации» и «ликвидации кулачества как класса». В 1930 — 1931 гг., когда развернулась коллективизация по-сталински, земельные общества были ликвидированы83.
Записка Отдела по работе в деревне представляет значительный интерес в свете давних споров о роли крестьянской общины в коллективизации сельского хозяйства: являлась ли община ступенью «для перехода в высшую форму» и даже «опорным пунктом социалистического преобразования сельского хозяйства», или же ее сущность как традиционной соседской организации крестьян вступила «в непримиримое противоречие с революционным характером и темпом ломки единоличного крестьянского землепользования». При этом, естественно, не отрицалось значение «традиции коллективизма и взаимопомощи, простейших форм трудовой кооперации» и т.п.8** Сейчас мы добавим к ним еще такой мощный фактор как общинный архетип русской ментальности. Однако ничто из сказанного не сделало крестьянскую общину ни исходной, ни тем более переходной формой коллективизации крестьянских хозяйств по-сталински.
Документы осени 1928 г., подводившие итог первой кампании по коллективизации и сформулировавшие уроки практического опыта, были проигнорированы. Их просто не заметили. Установка на форсирование коллективизации посредством нажима не только сохранилась, но усиливалась, не считаясь с возможностями технического и агрикультурного развития, а главное — с готовностью самих крестьян к объединению в коллективном хозяйстве.
56
Итогам коллективизации к осени 1929 г. посвящены заключительные документы сборника, среди которых мы не могли не дать извлечения из знаменитой статьи И.В.Сталина «Год великого перелома» (док. № 265). В прямом противоречии с действительностью там утверждалось, что в колхозы пошел середняк, что началось «массовое колхозное движение», свидетельствующее об уже свершившемся «великом переломе», хотя по данным ЦСУ, на 1 октября 1929 г. в колхозах состояло всего 7,6% крестьянских хозяйств85. Сталинская статья определила содержание доклада Г.Н.Каминского «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства», а еще более выступления В.М.Молотова на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) 14 — 15 ноября 1929 г. Молотов заявил, что летом 1930 г. «коллективизирован будет Северный Кавказ, и не одна только эта область», а «основные наши районы»..., что успешные хлебозаготовки позволили создать «хлебный запас» («90 млн пудов хлеба в неприкосновенном запасе», то есть сверх необходимых годовых расходов!), что весной 1930 г. «мы будем иметь исключительно благоприятный для сельского хозяйства период, такой период, который у нас еще не бывал». Со странным пафосом он восклицал: «...вы подумайте, если большевистская партия будет направлять все свои силы на посевную кампанию. Это будет черт его знает, что такое!» (см. док. № 270—271).
Тем не менее на пленуме прозвучала и реалистическая информация: С.И.Сырцов, тогда еще весьма активный сторонник сталинской политики (но скоро оказавшийся в оппозиции), в своем выступлении привел свидетельства с мест, в частности из Хоперского округа — первого округа сплошной коллективизации, о «перегибах и извращениях» при организации колхозов. Сообщение о практике начинавшейся «сплошной коллективизации» было прервано сталинской репликой: «Что же Вы хотите, все "предварительно" организовать?» (курсив мой. — В.Д.) (док. № 272).
Этой знаменательной фразой из стенограммы ноябрьского пленума ЦК ВКП(б) заканчивается последний документ, публикуемый в настоящем сборнике. Она очень точно подводит черту прошедшему времени и обозначает начало новому. В самом деле, нэп со стихией рыночных отношений требовал «предварительной организации» кооперативного развития, создания целой лестницы переходных ступеней на пути крестьян от мелкого индивидуального хозяйства к крупному коллективному. Политика командно-репрессивной системы при решении задач, даже если они связаны с судьбами миллионов людей, в «предварительной организации» не нуждалась. Она представляла собой крайний вариант волюнтаризма.
Сталинское объявление «Великого перелома» не подводило итогов году минувшему — 1928/29-му, а декларировало ломку жизни страны в году предстоящем — 1929/30-м, которому в нашем издании посвящен следующий том. Что же касается 1928/29 г., то он был прямым продолжением и нагнетанием той «чрезвычайщины», которая ведет свое начало с первых дней января 1928 г. Ослабление государственного насилия над крестьянством после июльского пленума ЦК выразилось в некотором повышении заготовительных цен на хлеб, освобождении из мест заключения середняков и бедняков, осужденных по статье 107 УК, а также в повторяющихся циркулярах НКЮста о недопущении нарушений законности в практике хлебозаготовок (см. док. № 118, 120, 126 и др.). Однако даже в относительно благополучные первые месяцы хлебозаготовок из урожая 1928 г. «перегибы и извращения» не прекращались, о чем свидетельствовали и повторяющиеся циркуляры юридических органов, и продолжающиеся массовые крестьянские выступления с протестами, которые без крайней необходимости не случаются.
57
«Чрезвычайщина» продолжала тяготеть над крестьянством. И после июльского пленума ЦК оно не поверило в перспективность индивидуального хозяйствования и стало свертывать производство до уровня потребностей семьи и хозяйства. Об этом свидетельствуют публикуемые в сборнике сводки ОГПУ, обзоры о «крестьянских настроениях» в армии и весьма убедительное письмо Сталину от В.Г.Яковенко — активного участника революции, побывавшего наркомом земледелия РСФСР и сохранившего связи с родным краем (см. док. № 129).
В июле 1928 г. сталинское руководство отменило «чрезвычайные меры» на время и лишь ожидало момента для их возобновления, ничего не предпринимая для преодоления последствий «чрезвычайщины» и исправления «крестьянских настроений». Сознательная бездеятельность власти в практическом осуществлении аграрной политики, принятой на июльском пленуме, вынудила Н.И.Бухарина, А.И.Рыкова и М.П.Томского потребовать отставки накануне пленума ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 г. в знак протеста и в качестве последнего средства отстаивания своих позиций. В заявлении от 30 января 1929 г. Бухарин напоминал о событиях минувшей осени: «Перед ноябрьским пленумом я повторно, в третий, в десятый раз говорил о крайне тревожном положении и с перспективами хлебозаготовок, и с вопросом о посевных площадях, предсказывая воспроизводство трудностей и даже их обострение, если не сделать ударения на хозяйственно-политический мир с середняком. Мне отвечали, что на Украине, например, крестьяне с фонарями, с величайшим энтузиазмом, по ночам распахивают поля, и что только маловеры, паникеры и т.д. думают иначе. Все же удалось и здесь после огромной борьбы принять общую резолюцию, существенным пунктом которой было место: одной из центральных задач является стимулирование индивидуального бедняцко-середняцкого хозяйства. Однако после принятия резолюции (единогласно принятой...) "практика" и вся кампания пошли по другому руслу: вышеупомянутое место «выскочило». О нем "забыли"... В результате... мы имеем значительное сокращение озимых (данные ЦСУ — по всему СССР на 5%, по Украине — до 12%) и тяжелейший хлебный кризис, плюс тяжелое положение с иностранными платежами...» (док. № 156).
А.И.Рыков и М.П.Томский присоединились к этому заявлению и тем самым подтвердили сказанное в нем. Еще более обстоятельно и четко противоборствующие взгляды на положение в стране и пути дальнейшего развития были изложены в заявлении Бухарина, Рыкова и Томского от 9 февраля 1929 г. Их позиция исходила из последовательно проводимого принципа: «...по отношению к мелким и мельчайшим крестьянским хозяйствам пролетариат ведет политику не "вытеснения", не "пожирания", не разорения, а подъема и социалистической переделки» (док. № 157). Все их выступления 1928 — 1929 гг. противостояли сталинскому курсу на слом нэпа и широкое использование административно-репрессивных мер по отношению к крестьянству, отстаивали идеи осуществления социалистических преобразований в интересах трудящихся, их сознательными усилиями.
Будем надеяться на полную публикацию материалов пленумов ЦК ВКП(б) и сопутствующих им материалов за 1928 — 1929 гг., что позволит, наконец, раскрыть процесс ломки нэпа как экономической системы и как государственной политики. Изучавшаяся часть документов, опубликованных раньше и публикуемых в данном сборнике, позволяет говорить о том, что сопротивление группы Н.И.Бухарина имело реальное значение, что именно оно задержало утверждение в деревне режима «чрезвычайщины» с его катастрофическими последствиями, которые будут раскрываться документами последующих томов нашего издания.
58
Новая волна «чрезвычайщины» на хлебозаготовках в деревне стала подниматься в ноябре 1928 г. после завершения упоминавшегося пленума ЦК с его компромиссными решениями, «навязанными» бухаринской группой. Первая директива о мероприятиях по усилению хлебозаготовок была принята 29 ноября 1928 г. от имени ЦК и СНК и рассылалась за подписями Рыкова и Сталина. По составу намечаемых мероприятий директива не выходила за рамки нэпа (как и цюрупинские от 24 декабря 1927 г.), завершалась напоминанием о совершившемся переходе «в текущую кампанию на нормальные методы заготовок». И тут же требовала от местных организаций «обеспечить этими методами во что бы то ни стало выполнение намеченного годового плана хлебозаготовок» (курсив мой. — В.Д.). Это кричащее противоречие между «нормальными методами» и «во что бы то ни стало» снималось конкретным указанием: «выполнение намеченного годового плана... может быть обеспечено лишь при безусловном проведении намеченных заготовительных планов на ноябрь и декабрь» {док. № 138). Если учесть, что директива начиналась сообщением о «резком падении заготовок в ноябре» и была датирована 29 ноября, то станет ясно: механизм «перегибов и извращений», не останавливавшийся и в июле —ноябре, должен был заработать с утроенной энергией.
Еще до общей директивы на места были командированы решением Оргбюро ЦК «руководящие работники для временной работы в хлебозаготовительных районах» (док. № 130), на места стали рассылаться циркуляры и распоряжения о борьбе с кулацким террором, а затем уже и о проявлении «непоколебимой твердости по отношению к дезорганизующим хлебный рынок скупщикам и спекулянтам, с применением всех мер, вытекающих из закона», то есть из все той же 107 статьи. В перечне дезорганизаторов хлебного рынка назвались также «кулак со злостным укрывателем хлеба» (см. док. № 128, 137, 140, 145, 147, 148 и др.). 11 января 1929 г. постановлением СНК СССР и Политбюро ЦК (но уже без личных подписей) годовой план централизованных хлебозаготовок был увеличен на 43 млн пудов (док. № 152). 24 января особым (то есть особо секретным) постановлением Политбюро было решено «накопить в продолжении января — апреля 1929 г. секретный неприкосновенный фонд в размере 25 млн пудов (пшеница, рожь)». 27 июня также особым постановлением Политбюро в хлебозаготовках из урожая 1929 г. предлагалось увеличить объем этого фонда до 100 млн пудов (док. № 154, 211).
По размаху и силе удара вторая волна «чрезвычайщины» в деревне оставила далеко позади первую волну уже в первые месяцы 1929 г. Однако, до политической расправы над «правыми» на апрельском пленуме ЦК и ЦКК*, директивам и циркулярам центральных ведомств была присуща внутренняя противоречивость, связанная с постоянными напоминаниями о «революционной законности», о «недопустимости применения принудительных мер» к бед-няцко-середняцким слоям... Поражение «правых» в партийно-государственном руководстве практически открывало для командно-репрессивной системы полную свободу действий. Правда, ей пришлось затратить некоторое время на устранение формально-юридических помех в виде правовых норм нэповского времени, однако теперь уже не было политической силы, способной защитить это право.
В конце марта на территории Сибири, Урала и Казахстана началась экспериментальная проверка новых методов хлебозаготовок, воспроизводящих разверстку «твердых плановых заданий» по селениям и разжигающих классо-
Выступления Сталина и Бухарина на апрельском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) опубликованы (см.: Сталин И.В. Соч. Т. 12. М., 1949. С. 1 — 107; Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 253-308).
59
вую борьбу при распределении «поселенного плана хлебозаготовок» между дворами (см. постановление Политбюро «О мерах усиления хлебозаготовок» от 20 марта 1929 г. — примечание № 186). В ряду первых же последствий новых методов оказалось и резкое усиление крестьянского сопротивления, вплоть до массовых протестов (см. док. № 179, 180 и 181). Однако это обстоятельство не остановило распространение «урало-сибирских методов» на все районы хлебозаготовок, сопровождающееся резким усилением репрессивного начала в этих методах.
Начало мая ознаменовалось принятием постановления СТО о заготовке в мае, июне и июле, то есть до сбора нового урожая, 55 млн пудов продовольственных культур (рожь и пшеница) «в качестве обязательного минимального задания» (док. № 185). Выполнение «минимального задания» предполагалось обеспечить новыми методами заготовок. Еще до принятия постановления СТО А.И.Микоян разослал по прямому проводу на места, во-первых, предупреждение о том, что 7 мая им будут сообщены порайонные задания, и, во-вторых, распоряжение о незамедлительном введении «методов заготовок [на] основе доведения планового задания до села и привлечения сельской бедняцкой [и] середняцкой общественности» к его выполнению. Подробно расписывалось, как надлежало действовать: преподать сверху «точный размер задания каждого (!) села» (как это делалось при продовольственной разверстке военных лет); «по принятии общим собранием граждан села... поселенного плана хлебозаготовок», этим же собранием «выбирается особая комиссия» из бедняцко-середняцкого актива для распределения заданий «по отдельным хозяйствам». При этом «прежде всего выделяется из всей массы крестьянства кулацкая верхушка, на которую возлагается определенное обязательство [на] продажу хлеба для выполнения поселенного плана. Остающееся... количество хлеба распределяется между остальной частью крестьянства». Сдатчики, не выполняющие наложенное на них обязательство, «должны привлекаться к суду или подвергаться другим видам взысканий (денежный штраф и пр.)» (док. № 184). Как следует из документов, связанных с этим распоряжением, на местах сразу же устанавливался «не судебный, а административный порядок наложения штрафа» и «пятикратный размер штрафа» при отказе от выполнения задания (док. № 186, 188, 189 и др.). И то, и другое находилось в полном противоречии с нормами действующего права.
Записка Н.В.Крыленко, ставшего наркомом юстиции и генеральным прокурором РСФСР, в Секретариат И.В.Сталина и его же телеграмма прокурорам (док. № 187 и 188) несколько задержали превращение новых методов хлебозаготовок в общую систему. Однако 27 июня 1929 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное решение о признании «целесообразным установление порядка доведения плановых заданий по хлебозаготовкам до отдельных сел и деревень» и утвердило подготовленные комиссией Политбюро конкретные решения, изложенные в форме принятого в тот же день постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О расширении прав местных Советов по содействию выполнению государственных заданий и планов» (док. Л& 210, 212). С этого момента стали законом и административный порядок наложения штрафов и их пятикратный размер «по отношению к наложенной повинности или заданию». И это — «в первый раз», а «во второй раз» — лишение свободы и принудительные работы до одного года (док. № 212).
Практика применения новых репрессий, получившая у крестьян название «кратирование», открывала новый этап в процессе раскулачивания, начатый с использования 107 статьи УК РСФСР. Ликвидация хозяйств, попавших в разряд кулацких, приняла открытый и законченный характер, поскольку никакое хозяйство не могло выдержать пятикратного изъятия средств, когда и
60
однократное задание для него было непосильным. Следующий шаг в истории раскулачивания состоял в том, что вне связи с выполнением или невыполнением того или иного «задания», будут ликвидироваться хозяйства, отнесенные к кулацким, без каких либо дополнительных поводов и мотивов. Это произойдет очень скоро — в январе — феврале 1930 г.
Рождение и практика «урало-сибирских методов» хлебозаготовок и их результатов не были предметом специальных исследований ни в советской, ни в постсоветской российской историографии. Тем более важно отметить работу известного японского историка Ю.Таниучи, впервые показавшего их действительную сущность и значение^. Документы нашего сборника дают представление о действительной практике «кратирования» как метода хлебозаготовок и как способа раскулачивания летом и осенью (по октябрь) 1929 г. Процессы хлебозаготовок и раскулачивания слились и стали основным направлением государственного насилия над крестьянством, определявшим все последующее развитие деревенской трагедии. Конфискация хлебных запасов, а часто и производственного имущества, считавшаяся «перегибами и извращениями» местных властей, с введением «кратирования» стала нормой и даже прямым требованием официальной политики.
«Перегибы и извращения» не исчезли и продолжали выполнять уже обнаружившуюся «регулирующую» функцию в отношениях местной и центральной власти. Когда масштабы «перегибов» на местах породили такой поток информации на верх, что не замечать его было уже невозможно, Политбюро в очередном решении «О ходе хлебозаготовок» от 5 ноября 1929 г. поручило Кагановичу и Сырцову «составить проекты писем отдельным районам по отдельным конкретным случаям», не назначив никаких сроков представления этих проектов (док. Л£ 268), тогда как в считавшихся важными случаях давались сроки не в днях, а в часах.
Нагнетанию обстановки грубого нажима на крестьянство и растущего применения репрессий в сильнейшей степени способствовало сокращение плановых сроков на проведение хлебозаготовок из урожая 1929 г.: с самого начала местным организациям было предъявлено требование «обеспечить полное выполнение плана» в январе (с отсрочкой в отдельных случаях до конца февраля), а в конце октября особой директивой ЦК с подписью Сталина был назначен более короткий и точный срок — 1 декабря 1929 г. (док. № 223, 224, 260 и др.). В этом же направлении действовало быстрое умножение числа уполномоченных по хлебозаготовкам из «ответственных работников» областного и краевого масштаба, а частью и из московского центрального аппарата. На ударную кампанию по хлебозаготовкам в мае —июле было мобилизовано 200 человек, а на кампанию, развертывавшуюся в августе — 2 500 человек (док. № 195, 228). Эти уполномоченные, во-первых, служили образцом командно-репрессивного поведения и, во-вторых, руководили деятельностью местных организаций и работников в заданном направлении. А направление было задано таким потоком директив ЦК ВКП(б) и Политбюро, какого еще не случалось: от 15 и 29 августа, от 5, 13 и 20 сентября и сразу две от 3 октября (см. док. № 224, 232, 233, 237, 239, 247 и 248). К этому перечню директив следует добавить распоряжения и требования в письмах и телеграммах ЦК республиканским, краевым и областным организациям, циркулярах Нар-комторга, ОГПУ и Наркомюста, наиболее важные из которых публикуются в сборнике.
Специально остановимся на первом постановлении Политбюро — от 15 августа. Оно определило не только общее направление, но и тональность всех последующих директив, а тем самым и деятельности системы партийно-государственных организаций, связанных с деревней. Первая из них не только от-
61
ражала позицию Сталина, но фактически была и написана им самим, о чем свидетельствует недавно опубликованное его письмо Молотову от 10 августа 1929 г. Основные требования этого письма почти дословно вошли в текст постановления. В данном случае авторство многое объясняет и поэтому мы приведем основные положения именно из письма: «...если мы в самом деле думаем кончить заготовки в январе —феврале и выйти из кампании победителями», то должны, прежде всего, «дать немедля директиву органам ГПУ открыть немедля репрессии в отношении городских (связанных с городом) спекулянтов хлебных продуктов (т.е. арестовывать и высылать их из хлебных районов), чтобы держатели хлеба почувствовали теперь же..., что хлеб можно сдавать без скандала (и без ущерба) лишь государственным и кооперативным] организациям]». По поводу «всех уличенных в конкуренции хлебозаготовителей» и «уличенных в задержке хлебных излишков или продаже их на сторону руководителей колхозов» предлагалось немедленное отстранение от должности и предание суду. Во всех этих случаях активная роль отводилась О ГПУ87.
Нарастание государственного насилия в форме прямых репрессий (аресты, суды, высылки и т.п.) сопровождалось усилением роли карательных органов, выдвижением на передний план ОГПУ. Если в 1928 г., как мы видели, еще пытались ограничить непосредственное участие ОГПУ в операциях, связанных с хлебозаготовками в деревне, то с осени 1929 г. именно этот орган политических репрессий начинает играть главенствующую роль и здесь, причем не в качестве органа защиты от политически враждебных сил и действий, например, соответствующих форм крестьянского сопротивления. ОГПУ поручается осуществление репрессий в хозяйственной сфере и к тому же против не запрещенной законом деятельности.
Государственное насилие не могло не вызвать сопротивления и протеста со стороны крестьянства, документальные отражения которых занимают большое место в настоящем сборнике. О них говорят практически все информационные материалы с мест, в особенности сводки ОГПУ. Впервые исследователь получает возможность составить сколько-нибудь целостное представление о крестьянском сопротивлении сталинской политике в 1928 — 1929 гг. — о той борьбе, которая развернулась тогда в основном «на хлебозаготовительном фронте» . Советская историография не занималась темой крестьянского сопротивления после перехода к нэпу и в силу идеологических запретов, и по недоступности документальных материалов, полностью засекреченных. Для западной историографии советского общества, напротив, эта тема всегда была одной из важнейших. Накопленный материал и опыт дали весьма ценные результаты, , среди которых следует назвать исследование Л.Виолы крестьянского сопро-' тивления насильственной коллективизации88.
Нужно учитывать, что с самого начала сталинской «революции сверху» все сведения о крестьянском сопротивлении, особенно о массовых протестах, стали строжайше засекреченным достоянием ОГПУ. (Исключение составляли данные о «кулацком терроре», которые, напротив, передавались в прессу как свидетельства классовой борьбы.) Уже 23 января 1928 г. всем полномочным представительствам и губотделам ОГПУ было разослано распоряжение «в случае возникновения групповых или массовых антисоветских выступлений ...[в] связи с хлебозаготовками», во-первых, сообщать в центр «телеграфно» и, во-вторых, «следствие [по] этим делам вести только органам ОГПУ... Дела направлять [в] коллегию ОГПУ» (док. № 52). Аналогичное распоряжение было послано 13 апреля 1929 г. в связи с эспериментальной проверкой «урало-сибирских методов» (см. док. № 180).
62
Крестьянские протесты против насилия наглухо скрывались не только от общественности, но и от членов политического руководства, не входящих в сталинскую группу. Вот очень характерный обмен репликами во время речи Бухарина на июльском пленуме. Приведя сообщения о фактах насилия над крестьянами и крестьянского негодования (демонстрации, обращения к рабочим, свыше 150 массовых выступлений и т.п.), Бухарин заключает: «...Факты нужно знать наперед, и каждый такой факт регулировать.
Ворошилов: Кем это отрицается? Кого ты убеждаешь?
Бухарин: Я не знаю, кем это отрицается, но только знаю, что сам я об этом узнал только вчера... Специально для этого дела потребовалось, чтобы я два дня в ГПУ просидел.
Ворошилов: Я об этом знал по долгу службы.
Косиор: За что вы его посадили в ГПУ? (Смех).
Менжинский: За паникерство. (Смех)» ( см. док. № 117).
Число массовых выступлений, как показывает последующая отчетность, оказалось намного больше. Чтобы предупредить попытки итоговых подсчетов по публикуемым документам, как и в целом по документам текущего учета, в данном случае за 1928 — 1929 гг., мы публикуем здесь таблицу из обобщающего доклада ОГПУ, подготовленного в марте 1931 г., где содержатся проверенные сведения по всей территории СССР (названный доклад будет опубликован полным текстом в приложении ко II тому нашего издания).
Крестьянские выступления в 1928-1929 гг.
(по итоговым данным ОГПУ)
ССЫЛКА_НА_ИЗОБРАЖЕНИЕ
Месяцы
Массовые выступления
Террор
Листовки
1928 г.
1929 г.
1928 г.
1929 г.
1928 г.
1929 г.
Январь
10
42
21
642
70
246
Февраль
10
22
48
329
90
129
Март
11
55
23
351
72
222
Апрель
36
159
31
247
66
237
Май
185
179
51
546
64
242
Июнь
225
242
43
851
74
228
Июль
93
95
77
474
61
127
Август
31
69
76
757
46
86
Сентябрь
25
72
103
1167
31
130
Октябрь
25
139
135
1864
58
230
Ноябрь
33
108
216
1295
105
286
Декабрь
25
125
203
570
108
228
Всего за год
709
1307
1027
9093
845
2391
Примечание: За 1926 и 1927 гг., вместе взятые, зафиксировано всего 63 массовых выступления, из них 22 в Сибири.
Источник: Секретно-политический отдел ОГПУ. Докладная записка о формах и динамике классовой борьбы в деревне в 1930 году. С. 4.
Данные о массовых выступлениях, терроре и листовках не следует суммировать, поскольку и акты террора, и распространение листовок имели место и в ходе массовых выступлений, однако динамика каждого из названных видов выступлений очень точно корреспондирует с «приливами и отливами» насилия. Главное свидетельство таблицы: с января 1928 г. выступления крестьян
63
во всех учитываемых разновидностях никогда полностью не прекращались, поскольку и «нажим» на крестьянство со стороны командно-репрессивной системы управления полностью не прерывался. Нужно отметить, наконец, что учитываемые ОГПУ виды выступлений не исчерпывали все формы политической активности крестьянства. Выступления отдельных крестьян на сходах или каких-либо других собраниях с критикой советской политики и деятельности тех или других органов власти, с призывом к созданию крестьянских союзов по типу политических партий или профессиональных союзов в статистику ОГПУ не попадали, хотя в информационных сводках фиксировались постоянно и обстоятельно.
Документы о конкретных крестьянских выступлениях 1928—1929 гг. показывают отнюдь не активное антисоветское движение, не кулачество в классовой борьбе, хотя элементы всего этого имелись. Идет ли речь о листовках, частушках и т.п. (см. док. № 105, 172 и др.) или о массовых выступлениях в селениях разных мест (см. док. № 193, 209, 214, 219 и др.) перед нами возникает картина не агрессивного нападения на органы власти и ее представителей, а протест и самозащита от насильственных действий власти и исполнителей этих действий. Тем не менее сталинское руководство готовилось к более широкому и активному противодействию деревни. Во второй половине 1928 г. была начата чистка рядов Красной армии от «классово-чуждых элементов», среди которых были названы и «кулацкие элементы», и «сознательно проводящие кулацкое влияние». «Крестьянские настроения» в красноармейской среде были переименованы в «кулацкие»... (док. № 158 и др.). Найденными нами документами был зафиксирован случай привлечения войсковой команды для подавления «местного крестьянского волнения», однако дело обошлось без использования военной силы (см. док. № 193).
В реакции командно-репрессивной системы на крестьянское сопротивление главное место занимал вопрос о терроре. Единственным средством борьбы с этим злом признавался ответный террор. 3 января 1929 г. Политбюро приняло особое постановление, требующее «обеспечить максимальную быстроту осуществления репрессий в отношении кулацких террористов». Была признана целесообразной публикация информации о террористических нападениях на совпартработников в деревне и «о репрессиях за эти нападения» (док. № 145). По сводке газетных материалов за апрель —июнь 1929 г. (док. № 222) можно видеть, что речь идет не о единичных сообщениях и, судя по данным таблицы, они не сказались на динамике террористических актов за эти месяцы.
Последующее нарастание государственного насилия в деревне и все большая роль репрессий сопровождались возрастанием роли карательных органов, прежде всего ОГПУ. 3 октября 1929 г. Политбюро была принята специальная «Директива ОГПУ и НКЮстам» (наркоматам юстиции всех союзных республик), которая предписывала «принять решительные и быстрые меры репрессий, вплоть до расстрелов, против кулаков, организующих террористические нападения на совпартработников и другие (!) контрреволюционные выступления...», осуществляя эти меры, «когда требуется особая быстрота... через ГПУ», то есть во внесудебном порядке (док. № 248). «Быстрые меры репрессий, вплоть до расстрелов, против кулаков» осенью 1929 г. обеспечивались и ранее принятыми постановлениями (от 3 января и др.). Как сообщалось в справке ОГПУ для Политбюро ЦК ВКП(б) на 4 октября, по очень неполным данным, уже было «подвергнуто репрессиям 7 817 человек», в том числе «примерно 60% кулаков» (док. № 256). «Кратирование» и расправа с «твер-дозаданцами» — теми, кто получил повышенное задание по сдаче хлеба, не требовала особенной быстроты. Директива от 3 октября 1929 г. была направ-
64
лена в скорое будущее деревни... Оно называлось «сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса».
1 Труды 1-го Всероссийского сельскохозяйственного съезда в Киеве 1 — 10 сентября 1913 г.
Постановления съезда. Киев, 1913. Вып. 1. С. 4 — 5.
2 См.: Вылцан М.А., Данилов В.П., Кабанов В.В., Мошков Ю.А. Коллективизация сельско
го хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. М., 1982. С. 20.
3 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 200, 201.
4 Там же. С. 208.
5 Чаянов А.В. Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации. М., 1919.
С. 15-16, 24, 301, 303-305.
6 См.: Бухарин Н.И. Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз // Избранные произ
ведения. М., 1988; Бухарин об оппозиции Сталину. Интервью с Б.И.Николаевским //Социа
листический вестник. 1965. № 4. С. 89 — 90; Данилов В.П. «Бухаринская альтернатива» // Бу
харин: человек, политик, ученый. Сб. статей. М., 1990. С. 94—102.
7 Правда, 1925, 6 марта.
8 Ленин В.И. ПСС. Т. 54. С. 195.
9 См.: Левин М. Режимы и исторические процессы в России XX в. // Куда идет Россия?..
Социальная трансформация постсоветского пространства. Международный симпозиум 12 — 14 ян
варя 1996 г. М., 1996. С. 7.
10 См.: XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18 — 31 декабря 1925 г. Стено
графический отчет. М.-Л., 1926. С. 263-264. См. также с. 39, 326-327, 491.
11 См.: Материалы по перспективному плану развития сельского и лесного хозяйства
(1928/29-1932/33 гг.). Ч. 2. М., 1929. С. 7.
12 Российский центр хранения и изучения документов новейшего времени (далее —
РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 3. Д. 1627. Л. 1-2.
13 РЦХИДНИ. Ф. 84. Оп. 2. Д. 2. Л. 13.
14 См.: Сельское хозяйство СССР. 1925-1928. Сб. статистических сведений к XVI Всесоюз
ной партконференции. М., 1929. С. 340-342.
15 Центральный архив Федеральной службы безопасности (далее — ЦА ФСБ). Ф. 66. Оп. 1.
Д. 164. Л. 194-195.
16 Российский государственный архив экономики (далее — РГАЭ). Ф. 1562. Оп. 1. Д. 533.
Л. 24-25. См. также л. 15, 24, 26 и др.
17 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 72. Д. 187. Л. 2-3.
18 См.: Сельское хозяйство СССР. 1925 — 1928. Сб. статистических сведений к XVI Всесоюз
ной партконференции. М., 1929. С. 340-342.
19 См.: Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 299.
20 РЦХИДНИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 52. Л. 34.
21 ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 491. Л. 184, 251, 252, 560; Д. 492. Л. 123, 179, 199.
22 ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 174. Л. 327.
23 ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 172. Л. 571.
24 Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 353. Оп. 16. Д. 6.
Л. 18.
25 См.: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 72. Д. 187. Л. 2-3; Сельское хозяйство СССР. 1925-1928.
С. 340-342; Ежегодник хлебной торговли. № 1. М., 1928. С. 9.
26 См.: Советская внешняя политика. 1917 — 1945 гг. (Поиски новых подходов) / Под ред.
Л.Н.Нежинского. М., 1992. С. 71-76.
27 См.: Виноградов В.К. «Зеленая лампа» // Независимая газета. 1994 г. 20 апреля.
28 Архив президента Российской Федерации (далее — АПРФ). Ф. 45. Оп. 1. Д. 71. Л. 2,
4 об.
29 Там же. Л. 2-3.
3-267 65
30 Там же. Л. 5.
31 В протоколе заседания Политбюро № 109 (особый № 87) оно было названо «экстренным».
См.: РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 35.
32 АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 71. Л. 6; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 35.
33 Там же.
34 См. примечание Jsfe 9 в настоящем томе.
35 АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 71. Л. 22.
36 Там же. Л. 8.
37 Там же. Л. И.
38 Там же. Л. 13-14.
39 Там же. Л. 25.
40 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 52-53.
41 ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 174. Л. 224.
42 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 63-64.
43 Сталин И.В. Соч. Т. 9. М., 1948. С. 322.
44 ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 383. Л. 92.
45 АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 120. Л. 47.
46 ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 172. Л. 571-576.
47 См.: РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 661. Л. 2; Д. 662. Л. 3.
48 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 664. Л. 3.
49 ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 187. Л. 6.
50 АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 120. Л. 47.
51 Там же. Л. 48.
52 См.: Ильиных В.А. Государственное регулирование с/х рынка Сибири в условиях нэпа
(1921-1928 гг.). Новосибирск, 1998. С. 43.
53 См.: Сталин И.В. Соч. Т. 11. М., 1949. С. 8.
54 См.: док. № 24\ ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 495. Л. 919, 951.
55 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 55. Д. 16-19. Л. 23-24.
56 АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 119. Л. 50
57 Там же. Л. 49-58об.
58Там же. Л. 104-105.
59 Там же. Л. 99-101.
60 См.: Лимонов Г.А. Борьба партийных организаций Урала за преодоление хлебозаготови
тельных трудностей в 1927 — 1928 гг. // Труды Уральского политехнического института. Сб. 86.
Свердловск, 1957. С. 106.
61 Сталин И.В. Соч. Т. 11. М., 1949. С. 16-19.
62 См.: Данилов В.П. Коллективизация... // Переписка на исторические темы. Диалог ведет
читатель. М., 1989. С. 386-387.
63 См. вводные статьи к изданию «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918 —
1939». Документы и материалы в 4-х томах. Т. 1. 1918-1922 гг. М., 1998. С. 7-53.
64 См.: Красная армия и коллективизация деревни в СССР (1928—1933 гг.): Сб. документов.
Неаполь, 1996. С. 26-28, 82-192.
65 См.: Сталин И.В. Соч. Т. И. М., 1949. С. 116-126.
66 Бухарин Н.И. Об итогах объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Доклад на собрании
актива Ленинградской организации ВКП(б) 26 октября 1927 г. // Избр. произведения. С. 323,
324.
67 Бухарин Н.И. Избр. произведения. С. 339 — 340.
68 Бухарин Н.И. Очередные задачи партии. Доклад на XVI-ой Московской губернской гу
бернской партконференции 20 ноября 1927 г. М.—Л., 1928. С. 32.
69 КПСС в резолюциях... Т. 4. С. 63.
66
70 Там же. С. 46.
71 См.: РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 715.
72 См.: Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 63-64.
73 См.: Бухарин Н.И. Путь к социализму... // Избр. произведения. Новосибирск, 1990.
С. 261-265.
74 РЦХИДНИ. Ф.17. Оп. 2. Д. 726. Л. 93.
75 КПСС в резолюциях... Т. 4. М., 1984. С. 348-354.
76 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 726. Л. 50.
77 Там же. Д. 375. Л. 33, 35, 37, 41 и др.
78 См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 45. С. 77-78 и ел.
79 Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. С. 264.
80 КПСС в резолюциях ... С. 261, 299.
81 См.: Кооперативно-колхозное строительство в СССР. 1923-1927. Документы и материалы.
М., 1991. С. 13-19.
82 См.: Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР. 1917 — 1954.
М., 1954. С. 306
83 См.: Данилов В.П. Об исторических судьбах крестьянской общины в России // Ежегод
ник по аграрной истории. Вып. VI. Проблемы истории русской общины. Вологда, 1976. С. 132 —
134.
84 О дискуссии 50 —60-х годов по проблемам общины и коллективизации см.: Проблемы аг
рарной истории советского общества. Материалы научной конференции 9 — 12 июня 1969 г. М.,
1971. С. 233.
85 Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партийными съездами. Изд. 2. М.—
Л., 1931. С. 22-23.
86 См.: Taniuchi Yu. Decision-making on the Ural-Siberian Method // Soviet History, 1917 —
53. St. Martin's Press, N.Y., 1995. P. 78-103.
87 Письма И.В.Сталина В.М.Молотову. 1925—1936 гг. Сборник документов. М., 1995.
С. 141-143.
88 Viola L. Peasant Rebels under Stalin. Collectivization and the Culture of Peasant Resistance.
Oxford University Press, N.Y., Oxford, 1996. P. 312.
М.М.Кудюкина АРХЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
Первый том данного издания представляет собой научную публикацию документов по истории советской деревни накануне коллективизации (1927 — ноябрь 1929 г.). За малым исключением, документы, включенные в сборник, публикуются впервые. Они выявлены в фондах крупнейших центральных архивов (РЦХИДНИ, ЦА ФСБ РФ, ГАРФ, РГАЭ, РГВА) и Государственного архива Новосибирской области.
Сборник отличает видовое многообразие публикуемых документов. Степень их секретности различна: от грифа «Совершенно секретно. Подлежит сжиганию на месте» до документов, опубликованных в периодических изданиях того времени. Значительная часть материалов ранее была недоступна для исследователей и рассекречена лишь в последние годы в связи с подготовкой данного издания. Помимо разнообразных документов, связанных с деятельностью О ГПУ — НКВД, в сборник включены материалы из «особых папок», в которых сосредоточены решения Политбюро ЦК ВКП(6) с грифом «секретности». Документы, которые были опубликованы в периодике того времени — журналах «Известия ЦК ВКП(б)», «Советская юстиция», «Вестник НКФ», сборниках постановлений Верховного суда СССР, — также являются труднодоступными для исследователей, так как сами эти издания давно уже стали библиографической редкостью. Единственным исключением можно считать подборку материалов о поездке И.В.Сталина в Сибирь в январе 1928 г., опубликованных в начале 1990-х годов в журнале «Известия ЦК КПСС» (док. № 43—49). Включение этой группы документов объясняется особым значением этих событий для дальнейшего определения политики компартии и правительства по отношению к деревне.
Все документы сборника условно можно разделить на три основных блока. В первый входят материалы директивного характера, во второй — документы о реальной ситуации в деревне и в третий — документы, исходящие непосредственно от крестьян.
К первому типу документов относятся главным образом постановления, директивы, циркуляры и письма властных структур различного уровня — Политбюро ЦК ВКП(б), СНК и СТО СССР и РСФСР, ЦИК и ВЦИК, ОГПУ, наркоматов юстиции, торговли, Верховного суда. Публикация документов, посвященных одним и тем же вопросам, но подготовленных разноуровневыми органами власти, позволяет проследить механизмы власти, выяснить, как решения высших органов власти поэтапно воплощались в жизнь (см., например, док. № 186—190, 210—212 и др.). Следует отметить, что так как важнейшие правительственные постановления рассматривались на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б), то в сборнике в ряде случаев публикуется не официальный вариант того или иного решения, а документ, который утверждался Политбюро. Этим объясняются разночтения в текстах постановлений. Такой выбор составителей сборника вызван, прежде всего, тем, что это позволяет лучше проследить, кто и как готовил и принимал решения. Например, постановления ЦК ВКП(б) оформлялись и рассылались на места как директивы (см., напр., док. № 96).
Документы, входящие во второй блок, еще более многообразны. Их, в свою очередь, также можно разделить на два типа: материалы, освещающие
68
текущие события, и аналитические материалы. К первому типу относятся, в первую очередь, многочисленные сводки ОГПУ и ПУР РККА, сообщения по прямому проводу, отчеты и информации местных органов.
Сводки о настроениях населения готовили различные советские и партийные структуры {см., напр., док. № 119). Наиболее полно в данном издании представлены информационные сводки ОГПУ, которые отличаются большим содержательным многообразием. Это и регулярные сводки, освещавшие политические настроения населения СССР, в том числе и крестьянства, и так называемые спецсводки, приуроченные к проводимым в то время кампаниям (о ходе посевных кампаний, о колхозном строительстве и т.д.), и сводки-отчеты об отношении крестьян к тем или иным мероприятим советской власти, и отчеты об отдельных событиях — например, крестьянских выступлениях против власти. Особую группу сводок составляют материалы о ходе хлебозаготовительных кампаний в различных регионах страны, в которых — в зависимости от политического заказа — были по-разному расставлены акценты при освещении событий. С течением времени в этих сводках все большее место занимают сюжеты, посвященные сопротивлению крестьянства.
К сводкам ОГПУ тематически примыкают сводки ПУР РККА о крестьянских настроениях в армии (см. док. № 60, 85, 123). Выбор материалов, связанных именно с армией, объясняется тем, что, во-первых, настроения в армии являлись отражением настроений в обществе в целом и крестьянства в частности, во-вторых, усиление и развитие тех или иных настроений в армии позволяет исследователям выявить наиболее острые проблемы, волновавшие население страны, и, в-третьих, армия наиболее оперативно реагировала на изменение политики по отношению к зажиточному крестьянству (док. № 155).
Учитывая, что список адресатов сводок был достаточно велик, они должны были привлекать внимание представителей властных структур к наиболее важным процессам, происходившим в деревне.
К этой же группе документов можно отнести и отчеты местных органов ОГПУ о проведении кампаний — согласно директивным распоряжениям высших органов власти — против «чуждого элемента» (см., напр., док. №86 — 90, 99 и др.). На основании текущих сводок составлялись обобщенные справки Информационного отдела ОГПУ (док. № 265), НКЮ (док. № 160) и ЦК ВКП(о), которые содержали в себе и элементы анализа событий.
К аналитическим материалам, представленным в сборнике, можно отнести, в первую очередь, справки и докладные записки, подводящие итоги тех или иных процессов в деревне. Наряду с достаточно традиционными документами о развитии, например, колхозного движения (см. док. № 124), в сборнике публикуются сводки, содержащие обобщенные данные об арестах среди крестьян, подготовленные ОГПУ (см., напр., док. № 266) и Комча ВЦИК (док. М 77, 115), а также аналитический обзор о классовой борьбе кулачества, подготовленный ЦК ВКП(б) (док. № 173).
Своеобразную группу документов представляют материалы, позволяющие выявить взгляды руководства страны и работников «среднего» звена на происходящие события, борьбу мнений в высших эшелонах власти. Это полемика МФрумкина и В.Молотова (док. № 110, 112, 134) заявления Н.Бухарина (док. № 156—157), выдержки из стенограмм выступлений на пленумах ЦК ВКП(б) (док. № 117, 270—272), различных совещаниях (напр., док. № 95, 108, 113). К этой же группе можно отнести отчеты о поездках на места государственных и партийных деятелей, отражающие субъективное восприятие реальности представителями руководства страны (док. № 53, 58, 143, 153 и др.).
В большинстве документов, опубликованных в сборнике, в большей или меньшей степени отражены настроения крестьян: приводятся выдержки из
69
крестьянских высказываний, выступлений, писем, жалоб, примеры разговоров крестьян между собой, и все же все эти документы, учитывая неизбежную тенденциозность при подборке материала, лишь опосредованно отражают реальное мировоззрение сельского населения. Оправдана поэтому публикация блока документов, исходящих непосредственно от крестьян. В первую очередь среди них следует упомянуть крестьянские письма, в том числе и обзоры писем, которые регулярно составлялись центральными газетами (док. № 95, 116 и др.), а также включенные в состав сводок ОГПУ тексты крестьянских частушек, песен и листовок (см. док. № 105). Своеобразным источником о реальных проблемах крестьянства могут служить выдержки из постановлений сельсоветов, вопросы, которые задавали крестьяне представителям власти во время их поездок по стране (док. № 139, 143).
Сборник построен по хронологическому принципу. Частичные отступления допускаются лишь при группировке документов, тематически тесно связанных между собой.
Публикация документов осуществлялась в соответствии с «Правилами издания исторических документов» (М., 1990). Тексты переданы по современным правилам орфографии с максимальным сохранением стилистических особенностей документа, сохранены имеющиеся в оригиналах выделения (подчеркивания, шрифтовые выделения и т.д.), разночтения названий учреждений, органов власти, названий отделов, классификации документов и т.д. Явные опечатки исправлены без специальных оговорок. Документы снабжены редакционными названиями, сохранение оригинальных названий документа отмечается в каждом отдельном случае.
Видовое многообразие документов, сложность и многоуровневость их содержания неизбежно повлекли за собой некоторые особенности в публикации документов. Опущены материалы, непосредственно не относящиеся к тематике сборника, а также разделы документов, дублирующие по содержанию опубликованные материалы, поэтому часть документов дается в извлечениях. Опущенный текст при публикации отмечен отточием, за исключением тех случаев, когда опущены целые разделы. В этом случае их содержание оговаривается в подстрочных примечаниях. В сводках и циркулярах, как правило, опущены данные о рассылке. Также опущены все случаи применения слово «месяц» после названия месяца (напр., «в июле месяце»), которое было широко распространено в документах тех лет. В документах личного происхождения, в стенограммах выступлений цитаты из работ В.И.Ленина, выступлений И.В.Сталина и др. сохранены в том виде, в каком они были приведены авторами.
Сборник снабжен научно-справочным аппаратом. Он включает историческое и археографическое предисловия, примечания по тексту и содержательный комментарий, список сокращений, именной и географический указатели. В приложении к первому тому публикуется полный перечень сборников документов по истории коллективизации и раскулачивания. Не даются комментарии на общеизвестные события, понятия, советские, партийные и кооперативные организации; биографические справки на наиболее известных государственных и партийных деятелей не приводятся. Не во всех случаях удалось выявить упоминаемые в текстах законодательные акты, циркуляры и инструкции.
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий